Искушение страстью - Страница 18

С улыбкой на губах она направилась в свой кабинет энергичной и легкой походкой бывшей модели.

Сидя в кабинете судьи, Шарль взял сигару. Какое-то время беседовали об образовании Израиля – нового еврейского государства в Палестине, а также о многочисленных трудностях, с которыми пришлось столкнуться Давиду Бен-Гуриону.

Но судья вызвал Шарля не для того, чтобы поболтать о том о сем, а чтобы сообщить ему, что просьба его была удовлетворена и что в своих документах к фамилии Морван он имеет право добавлять фамилию Мейер.

– Это чтобы помнили: я, мои сыновья и вся моя семья… – пробормотал Шарль.

Эмоции не были наигранны, хотя он и не сомневался, что получит положительный ответ на свою просьбу. Скрепить девичью фамилию Юдифи со своей казалось ему единственным способом продлить ей жизнь. Каждый раз, когда кто-то из потомков будет задаваться вопросом о двойной фамилии, он найдет ответ в истории Юдифи и Бетсабе. Что до Винсена и Даниэля, то впредь они уже не смогут забыть судьбу матери.

Пока Шарль аккуратно складывал официальные бумаги, судья наблюдал за ним. Один из самых блестящих ораторов, которого ему приходилось когда-либо видеть, адвокат, который мог бы сделать карьеру в суде присяжных, он в память о супруге почти полностью посвятил себя еврейскому вопросу. Такой поступок, как изменение фамилии, помимо всего прочего, вызовет еще большее доверие клиентов, но он, конечно же, руководствовался не этими мотивами. Нет, ему это было совершенно не нужно: до войны он уже был замечательным юристом, которого ценили в коллегии адвокатов и который был перегружен делами.

– Теперь вас надо называть мэтр Морван-Мейер? – с отеческой улыбкой спросил судья.

Подняв голову, Шарль посмотрел ему прямо в глаза.

– Да. Я буду очень горд.

И это был неопровержимый факт, поскольку в его голосе не слышалось высокомерия, скорее, наоборот. Шарля невозможно было заподозрить в меркантильном расчете: в его серых глазах читалась только печаль. Фамилия Мейер, должно быть, терзала его, но он непременно хотел слышать ее рядом со своей.

– В таком случае мои поздравления…

Они одновременно встали и через стол протянули друг другу руки.

Запрокинув голову, Клара расхохоталась.

– Да не будьте же такой старомодной, моя милая Мадлен! – бросила она, едва переводя дыхание. – Что вы хотите: сколько детей – столько характеров. Я не говорю уже о том, что Эдуард и Шарль были совсем разные…

Невестка слушала ее растерянно: она никак не могла осознать неимоверное предложение Шарля.

– Ален не может бросить учебу в шестнадцать лет и жить там один, – упиралась она.

– По-моему, если мы не дадим согласия, он легко и просто обойдется без него. Что до меня, я предпочитаю подарить ему несколько гектаров земли, чем смотреть, как он мучается.

– Вы очень щедры, Клара, но я не могу не… Во-первых, вам не следует выделять Алена: у вас пять внуков. И, во-вторых, мне кажется, что это отчасти… поощрение его лености.

Мадлен всегда был ближе Готье: ее пугали характер Мари, слишком своевольный, по ее мнению, и явное равнодушие Алена. С той ночи 1945 года, когда застрелился Эдуард, она почувствовала себя освобожденной от материнской ответственности, также она находила логичным передать судьбу, свою и троих детей, в руки Клары. Ведь это так просто – довериться этой непоколебимой как скала женщине! В любом случае легче, чем Шарлю, чья холодность лишала ее всякой воли. Когда она отдала ему письмо директора лицея, она одновременно надеялась, что зять будет свирепствовать, и тряслась от страха за бедного Алена. Но мальчику была нужна мужская рука, поэтому она решила передать бразды правления Шарлю. Если урок оказался суровым – так ему и надо, ведь сама она уже ничего не могла поделать с сыном. Однако все, что смог предпринять Шарль, такой строгий со своими собственными сыновьями, – это исполнить каприз подростка!

– Он не будет один в Валлонге, сказала Клара с такой уверенностью, будто это дело уже решенное. – Ферреоль присмотрит за ним, вы сами знаете, он человек хороший. А для начала мы все поедем туда на лето, и у Шарля будет возможность оценить серьезность намерений Алена. Может быть, он не сможет выдержать такую жизнь. Если это всего лишь прихоть, то он потеряет только год, а это не трагедия. Если же он откроет в себе призвание, то я буду рада, что помогла ему.

Мадлен чувствовала себя неспособной спорить. При мысли о том, что один из ее детей превращается в крестьянина, она приходила в крайнее раздражение, но не имела достаточно мужества продолжать поиски аргументов, которые Клара моментально отметет.

– Сейчас Франции нужно все, – не успокаивалась свекровь. – И оливковое масло тоже. Это точно.

Как женщина ее склада: парижанка, светская львица и к тому же родившаяся в прошлом столетии – могла иметь такие либеральные взгляды? Это было загадкой для Мадлен, которая оставалась убежденной сторонницей установленного порядка.

– Там он расширит хозяйство, – добавила Клара, – выбор Алена не такой странный, как кажется, поверьте моему деловому опыту.

В этой области ее инстинкт был безошибочен, и она справедливо гордилась им.

– И потом, успокойтесь: Шарль будет за ним присматривать даже издалека!

Удовлетворенная выигранной партией, Клара одарила ослепительной улыбкой онемевшую Мадлен, потом позвонила к чаю.

Мари и Ален на цыпочках отошли от двери будуара. Во время разговора, который они бессовестно подслушивали, они держались за руки и разжали их только, когда побежали по коридору. Укрывшись в комнате Мари, они шумно поздравили друг друга.